«О» - значит омут - Страница 113

113

Они не сказали друг другу ни слова. Судьба быстро оделась. Она всхлипывала, и ее руки тряслись, когда она пыталась застегнуть юбку. Джон сидел на кровати в оцепенении, подперев голову руками.

Когда Судьба ушла, Джон сел за письменный стол и заправил в машинку чистый лист бумаги. Он писал четыре часа, сделал перерыв, и писал еще два. Слова текли из него. Он чувствовал, как фразы складываются в его голове, почти так же быстро, как он печатал.

Это было, как писать диктант. Параграфы выстраивались и проходили через его тело на бумагу перед ним. Ни раздумий. Ни анализа. Ни колебаний. Он писал о Моне. Он писал о смерти матери. Он писал о своем слабом отце и о собственном одиночестве. Он писал о том, как это — чувствовать себя запертым наверху, когда вся семья наслаждается комфортом дома. Он писал о том, каково быть толстым мальчиком, и каково бегать десять километров под дождем. Он писал, ни разу не подумав о мистере Сноу.

В 10 вечера он остановился. Спустился вниз и вышел на прохладный вечерний воздух.

С участка был виден океан, и он видел отблески лунного света на воде. Он чувствовал себя выжатым и полным энергии одновременно. Он думал, что никогда не заснет, но заснул.

Утром он перечитал написанное. Кое-что было неловким и нечаянно комичным. Что-то — слащавым и слезливым. Это не имело значения. Он знал, что такое- писать от сердца, и он попался на крючок. Даже если ему понадобятся годы, чтобы вернуться к этому потоку, он знал, что это стоит каждой неудачной попытки и каждого незаконнорожденного слова.

В восемь часов он почистил зубы, принял душ, оделся и поехал на скутере к Уокеру по дорожкам для верховой езды. Ему надо было пересечь только одну большую дорогу, и даже там не было машин. Уокер только что поднялся и сидел на кухне в шортах, со встрепанными волосами и со следами от подушки на лице.

Джон вошел без приглашения, как он обычно делал. Налил себе чашку кофе и сел.

— Мне нужно убраться из дома до того, как вернется Изумительная Мона, со своей веселой бандой на буксире. Она высасывает весь кислород из воздуха, и я больше не могу терпеть.

Я думал, мы можем поселиться вместе, около университета Санта-Терезы, или ближе к Сити Колледжу, как захочешь.

— Я только за. Как будем платить за квартиру, ограбим банк?

— Я подумал, что мы можем одолжить Рейн — игры и развлечения на денек-другой, а потом обменяем ее на мешок с деньгами. Очень просто. Ничего жестокого и страшного. Достанем котенка, и она будет с ним играть. Будет пить розовый лимонад с транквилизаторами. У Моны их целая куча, пятьдесят две упаковки, по моим подсчетам. Она ничего не заметит.

У тебя дома родители, так что будем держать девочку у меня, пока никого нет. Мне должны прислать новый водогрей, так что мы можем из коробки сделать домик для нее.

Пока она спит, она не будет шуметь, что даст нам время для переговоров.

Уокер внимательно слушал.

— Пока что, я с тобой.

— Единственное препятствие — это троица в автобусе. Нужно найти способ избавиться от них.

Уокер улыбнулся.

— Странно, что ты заговорил об этом. Я думал о том же… ради тебя, конечно. Может, ты и в восторге от этой подруги, но от нее одни непрятности. Тебе повезло, если ты не подцепил лобковых вшей или триппер. Я не осуждаею, Джон. Я констатирую факт. Если ты хочешь, чтобы она исчезла, я могу это устроить, вместе с другими двумя, если только я не ошибаюсь.

Скажи только слово, и все будет сделано сегодня до полудня.

— Как?

— Во-первых, я позвоню в призывную комиссию и скажу им, где найти нашего друга, Грега.

Потом заеду к автобусу и намекну ему. Думаю, что максимум через пятнадцать минут мы увидим, как они удирают оттуда. Твою идею насчет Рейн мы сможем осуществить, когда разберемся с этой проблемой. Как ты думаешь?

— Здорово! Ты просто гений. Беру назад каждое плохое слово, которое когда-нибудь про тебя говорил. Не обижайся.

— Я и не обижаюсь.

32

Четверг, 21 апреля, 1988.

Я приехала в офис к 8 утра, надеясь начать день пораньше. Открыв дверь, я почувствовала запах подгоревшего кофе, и с раздражением поняла, что вчера забыла выключить кофеварку.

Поспешила на кухню и выключила машину. Извлекла стеклянную колбу и поставила охладиться на сложенное полотенце. На дне было черное кольцо, которое, наверное, никогда не отмоется.

Я вытащила свою надежную «Смит-Корону», сняла чехол и поставила на стол. Разложила каталожные карточки и напечатала отчет по делу Саттона, включающий все, что я сделала до сих пор. Я включила предположения Генри о порядке событий, что добавило маленький лучик солнца. Закончив, я убрала отчет в папку. Стянула резинкой карточки, вложила их в ту же папку и убрала ее в ящик. Я прошла так далеко, как могла, и теперь мне требовался перерыв. На выходных я перетасую факты и надеюсь найти что-нибудь, что я пропустила.

Пока что было чудесное апрельское утро, ясное и солнечное, еще прохладное, но с обещанием тепла. Конечно, оно предвещало только хорошее.

Я затолкала машинку назад под стол и заметила весело мигавший огонек автоответчика.

Крутнулась на стуле и нажала кнопку прослушивания.

На заднем плане слышался шум.

— Кинси? Это Майкл Саттон. Мне нужно с вами поговорить как можно скорее. После нашей встречи я поехал забрать Мадалин после собрания анонимных алкоголиков и увидел того же парня, которого видел на раскопках. У него подбитые глаза и лицо в синяках, поэтому я и обратил на него внимание. Мы проехали за ним до Монтебелло Банка на Монарх и Олд Коуст роуд. Я звоню с заправки через дорогу. Мы подождали полчаса, и он не вышел, так что, может быть, он там работает. Дело в том, что Мадалин не терпится попасть домой, так что я надеялся, что вы сможете подменить меня, пока я отвезу ее. Наверное, нет, ха.

113