Я обратилась к проходившей ученице.
— Извини. Можешь сказать, где найти библиотеку?
Это была крупная девочка атлетического телосложения. Ее темные волосы были прямыми и гладкими, стянутыми на шее в сложный узел. Когда она улыбалась, ее скобы на зубах блестели.
— Конечно. Я все равно иду в ту сторону.
— Спасибо.
Мы прошли по коридору и повернули направо. Она оставила меня в холле перед библиотекой и пошла дальше.
Помещение, в которое я вошла, видимо, изначально служило библиотекой. Книжние полки занимали все четыре стены от пола до потолка, с передвижной лестницей-платформой. Стекла в старинных окнах не были идеально гладкими, что придавало видам снаружи мерцающий эффект. Две группы учеников сидели на зеленых кожаных стульях вокруг больших столов. Было тихо и ничего не происходило, кроме переворачивания страниц и шуршания ручек.
Библиотекарь сидела за столом у одного из окон. На табличке перед ней было написано: Лори Каваллеро, главный библиотекарь. Она с ожиданием взглянула на меня. Потом отложила ручку, встала и пересекла комнату на цыпочках, чтобы не шуметь.
На вид ей было около пятидесяти, темные волосы беспорядочно спадали вдоль ее лица. Вокруг рта залегали глубокие морщины, и слабое нахмуренное V проявлялось на переносице.
На ней было длинное коричневое вязаное платье с закатанными до локтей рукавами.
— Вы — мисс Каваллеро?
Она улыбнулась.
— Да.
— Меня зовут Кинси, — сказала я с улыбкой, похожей на ее.
— Я хотела узнать, можно ли взглянуть на ежегодный альбом за 1967 год? Я пытаюсь найти старую подругу.
— Конечно. Мы храним ежегодники в другой комнате. Хотите пройти со мной?
— Прекрасно, — ответила я.
Я не могла поверить, что еще одно убеждение не выдержало испытания. Теперь выходит, что служащие школы оказались такими же милыми, как школьники. В чем проблема Саттона?
Библиотекарь подошла к двери слева и проводила меня в комнату.
— Это был кабинет Альберта Климпинга.
Она дала мне время, чтобы оценить комнату и мебель. Кабинет был меньше библиотеки и удивительно пропорционален, с винтовой лесенкой в углу. Я насчитала двадцать встроенных шкафов для документов, каждый с ярлыком, написанным старинным почерком на белой карточке в бронзовой рамке. Я видела широкие ящики, должно быть, наполненные картами или документами большого формата, которые нельзя было складывать. Центр комнаты занимал массивный письменный стол, располагавшийся на восточном ковре бледных коричневых и голубых тонов. Напротив двери возвышался большой каменный камин с впечатляющей резной полкой. В дальней стене была еще одна резная деревянная дверь, возможно, ведущая в другой коридор. Оставшаяся стена была покрыта панелями из красного дерева. Портреты маслом, развешанные на свободных местах между книжными полками, потемнели от времени и свидетельствовали об успешных поколениях суровых христианских джентльменов и их многострадальных супруг.
— Вау! — сказала я со всей искренностью.
С моей точки зрения, самым интересным предметом была новенькая копировальная машина, на которую я сразу обратила внимание.
— Ежегодники на нижней полке. Я буду в другой комнате, если вам еще что-нибудь понадобится.
— Спасибо.
Она вышла в другую комнату и прикрыла дверь.
И вот так просто я получила доступ к информации, для которой, как я думала, нужен, по меньшей мере, мандат от Сената Калифорнии.
Я бросила сумку около копировальной машины и прошла к полкам, где стояли ежегодники.
1967 год был на месте, я вытащила альбом, листая страницы, и включила копировальную машину, чтобы дать ей согреться.
Первые двадцать пять страниц посвящались выпускникам, фотографии на пол-страницы, с колонками у каждой, рассказывающих о бесконечных успехах, наградах и разнообразных интересах. Предыдущий класс занимал пятнадцать страниц, фотографии меньшего размера, в блоках по четыре. Я полистала дальше, пока не добралась до начальной школы, которая включала в себя классы с подготовительного по четвертый. Там было по три секции для каждого класса, по пятнадцать учеников на секцию. Маленькие девочки были одеты в джемперы в красно-серую клетку и белые юбочки. На мальчиках были темные брюки, белые рубашки и красные трикотажные жилеты. К тому времени, когда эти дети достигали старших классов, формы уже не было, но здоровый вид сохранялся.
Я листала страницы, пока не нашла подготовительный класс. Проверила имена, напечатанные маленькими буквами под каждой фотографией. Майкл Саттон был в третьей группе, в первом ряду, второй справа. Его глаза были большими, карими и встревоженными уже тогда. Большинство одноклассников возвышались над ним. Его учительницу звали Луиза Сатбури. Я поискала двух других Майклов, Бурмана и Тротвейна.
Майкл Бурман был светловолосым, глуповатая улыбка открывала просвет на месте передних зубов. Майкл Тротвейн был крупный, круглолицый, с короной темных кудрявых волос.
Все мальчики были в ботинках, которые выглядели комически большими для их костлявых ножек шестилеток.
Копировальная машина была новой, но медлительной. Несмотря на это, мой визит в библиотеку и возвращение на парковку с фотокопиями в руках занял не больше пятнадцати минут. Я не могла поверить своей удаче. Дела редко сами плывут мне в руки, что должно было послужить сигналом.
Домашний адрес, который дал мне Саттон, был 2145 Хермоса стрит, в западной части города.
Это был район кондоминимумов и домов на одну семью, многие из которых сдавались в наем. Дома были маленькими и скучными, с оштукатуренными стенами и плоскими асфальтовыми крышами. Каркасные бунгало были всунуты между двухэтажными многоквартирными комплексами, лишенными архитектурной привлекательности.