— Нам нужно поговорить о Майкле Саттоне, — заявила Диана.
Я прошла через автоматический процесс, размышляя:
1. Откуда и что ей известно о Майкле Саттоне;
2. Хочет ли она подтвердить мои профессиональные взаимоотношения с ним; и
3. Связана ли я еще этическими ограничениями, если наш бизнес-договор на один день уже закончился. Что я уже могу обнародовать?
— Откуда взялось это имя?
— Чини Филлипс рассказал, что разговаривал с Майклом в отделении и послал его к вам. Я заметила Майкла вчера на раскопках, и, поскольку вы тоже там были, я решила, что он вас нанял. Это верно?
Даже без блокнота в руках, она выуживала факты.
— Почему бы не спросить его?
— Я не хочу с ним разговаривать.
— Очень плохо. Я не собираюсь ради вас затевать разговоры за его спиной.
— Мы не должны вести себя, как антагонисты. Я пришла, чтобы предупредить вас…
Я открыла рот, чтобы прервать ее, но она протестующе подняла руку.
— Просто выслушайте меня. Я не понимала, что происходит, пока не увидела его машину у дороги. Меня послали осветить событие, так что я ждала, как все, чтобы посмотреть, что они найдут. Я думала, что полиция действует по анонимной подсказке, а потом до меня дошло, что здесь замешан Майкл.
— Это до сих пор не объясняет, почему вы здесь.
Она подняла голову, свет, отразившийся в стеклах очков, был как вспышка фотоаппарата.
— Я его сестра, Ди.
Ага. Ди, которая сложная. Я посмотрела на нее внимательней, заметив в первый раз серьезные карие глаза Саттона, глядевшие на меня.
— Вы Алварес по мужу.
— Я разведена. Пит — мой бывший муж.
— Питер Алварес, ведущий радиопередачи?
— Он самый. Я так понимаю, Майкл упоминал обо мне.
— Кратко. Он сказал, что вы не общаетесь.
— Он говорил, почему?
— Нет, и я не спрашивала.
— Рассказать вам?
— Для чего?
— Я думаю, вы должны знать, с чем имеете дело.
— Спасибо, но нет. Разговор о нем неуместен.
— Выслушайте меня. Пожалуйста.
Я обдумала ситуацию. Технически, я больше на него не работаю, и ничего из того, что она скажет, не повлияет на работу, для которой он меня нанимал. Я не могла представить, к чему она ведет, и должна признаться, что любопытство победило.
— Только коротко, — сказала я, как будто быстрое проветривание грязного белья будет менее предосудительным.
— Мне нужно рассказать предысторию.
— Несомненно.
Рассказывание длинных историй, видимо, является фамильной чертой. Майкл делал то же самое, следя за тем, чтобы факты следовали по порядку. Я видела, как она складывает фразы в голове.
— У Майкла всю жизнь была депрессия. В детстве он всегда был беспокойным, придумывал себе всякие болезни. Он плохо успевал в Климпе и едва закончил школу. Не смог найти работу и, поскольку у него не было заработка, попросил у родителей разрешения продолжать жить в их доме. Они согласились при одном условии: он должен обратиться за помощью.
Если он найдет психотерапевта, они оплатят лечение.
Я начинала терять терпение. Если Майкл Саттон не был серийным убийцей, какое мне дело до его психиатрической истории?
Она заметила мое нетерпение, потому что сказала:
— Потерпите немного.
— Помогло бы, если б вы перешли к делу.
— Вы собираетесь слушать меня, или нет?
Она фиксировала меня каменным взором, и я едва удержалась, чтобы не округлить глаза.
Я сделала жест, чтобы она продолжала, но чувствовала себя как адвокат, сомневающийся в уместности ее показаний.
— Семейный врач направил его к консультанту по брачным и семейным вопросам, психологу по имени Марти Осборн. Слышали о ней?
— Нет.
Я видела, что она растягивает повествование для создания драматического эффекта, и меня это безмерно раздражало.
— Майклу она, вроде бы, понравилась, и мы все вздохнули с облегчением. После того, как он посещал ее два месяца, она предположила, что его депрессия была результатом сексуального насилия в раннем летстве.
— Сексуального насилия?
— Она говорила, что это только предположение, но она чувствует, что они должны исследовать возможность. Он не верил ни слову, но она заверила его, что это естественно, блокировать травму такой тяжести. В то время мы ни о чем не знали. Это пришло позднее.
— Черт.
— Точно. — Диана помотала головой. — Марти продолжала работать с ним и, шаг за шагом, уродливая «правда» вышла наружу. Она пользовалась гипнозом и направляла воображение, чтобы помочь ему восстановить «подавленные» воспоминания, иногда с помощью амитала натрия.
— Сыворотка правды.
— Правильно. Потом мы узнали, что она поставила ему диагноз раздвоение личности. Вышло так, счастливое совпадение, что она руководит группой по поддержке больных с раздвоением личности, к которой присоединился Майкл. Еще больше денег перешло из рук в руки, из его в ее. Тем временем, родители пребывали в блаженном неведении о происходящем. Я и братья тогда уже не жили в доме и встречались с Майклом редко.
Через три месяца он начал посещать Марти два раза в неделю и разговаривать с ней по телефону три или четыре раза в день. Он перестал есть. Он почти не спал. Мы видели это, психологически он разваливался на части, но мы думали, что ухудшение было частью процесса, ведущего к улучшению. Как мало мы знали. Она убедила его, что было бы «целительным», если он противостоит прошлому, что он и сделал, на полную катушку. Он обвинил отца в том, что тот насиловал его с восьмимесячного позраста. У него были неясные воспоминания, которые он считал реальными. Вскоре, его мутное ментальное кино сфокусировалось и он «вспомнил», что мать тоже в этом участвовала. Следующим он добавил в список брата Райана. Мы говорим о грязных вещах — заявления о сатанистских ритуалах, жертвоприношениях животных, о чем угодно.