«О» - значит омут - Страница 35

Я села в своей любимой кабинке, в дальнем конце бара. Не успела я снять куртку, как появилась Рози и поставила на стол пустой бокал для вина. Она, видимо, только что выкрасила волосы, которые были глубокого красного оттенка, никогда не виданного мной на человеческой голове. Она держала банку с вином с завинчивающейся крышкой и этикеткой: Монгрел белое, 1988. Рози открыла банку и налила вино, которое издало звук «глаг-глаг-глаг», падая в мой бокал.

— Я знаю, что ты должна сначала попробовать и сказать, нравится ли тебе, но это все, что у меня есть. Бери или откажись.

— Я беру.

— Тебе нужно лучше кушать. Очень худая, так что я дам тебе бобовый суп со свиными ножками. Я бы сказала венгерское название, но ты забудешь, так что не стоит и стараться.

Генри принес свежие булочки. Я дам тебе много, с венгерской сырной пастой, тебе понравится.

— Прекрасно. Не могу дождаться.

Спорить с Рози было бесполезно, потому что она всегда делала по-своему. Меня успокаивают женщины-командирши, потому что берут принятие решений в свои руки.

Со всем соглашающиеся женщины, вот кто меня бесит, хотя, Рози иногда тоже это делает.

Она удалилась на кухню, с блокнотом для заказов в руке, и вернулась через некоторое время, с обещанной трапезой на подносе. Уравновесила поднос на краю стола и поставила передо мной большую миску с супом, за которой последовала корзинка с булочками, накрытыми салфеткой и вазочка с сырной пастой. Я положила руку на салфетку и почувствовала тепло.

Я ела, иногда издавая хрюкающие звуки, связанные с жадным аппетитом и полным одобрением того, что попадало в мой желудок. В 7.00 решила отправиться домой. Моим намерением было переодеться в спортивный костюм и поваляться на диване с недочитанной книжкой. Я натянула ветровку и поправила воротник. Солнце село, и можно замерзнуть, пройдя полквартала. Я застегнулась и перекинула сумку через плечо. Когда сунула руку в карман, мои пальцы наткнулись на бирку, которую Чини положил вчера в мою ладонь.

Я вытащила и рассмотрела ее, что раньше у меня не было возможности сделать. Пластмассовый диск был облеплен грязью. Я пересекла комнату и подошла к бару, где работал Вилльям, как всегда элегантно одетый в шерстяные серые брюки, белую рубашку и галстук. Он снял пиджак и повесил на вешалку, которая помещалась на специальном крючке на стене. Еще одной уступкой работе были два конуса из бумажного полотенца, которые он обернул вокруг рукавов и закрепил резинками, чтобы не запачкать манжеты.

Я протянула мой чек и десятидолларовую купюру. Мой ужин стоил 7.65, включая плохое вино.

— Сдачи не надо.

— Спасибо. Хочешь что-нибудь еще? Рози испекла яблочный штрудель, пальчики оближешь.

— Лучше не надо, но я бы хотела стакан содовой воды.

— Конечно. Лед положить?

— Нет.

— Кусочек лимона или лайма?

— Нет, спасибо, ничего не надо.

Я смотрела, как он наливает воду в высокий стакан.

— У вас не найдется лишнего полотенца? Грязное тоже подойдет.

Он заглянул под барную стойку и извлек влажное полотенце, которое, наверное, положил туда раньше. Вилльям — ярый сторонник санитарии. Он видит мир как большую чашку Петри, в которой культивируются бог знает какие микробы и смертоносные бактерии.

Я уселась на барный стул там, где освещение было получше, и отчистила грязь с бирки.

На одной стороне был телефонный номер. На другой — имя собаки, Улф.

Я поднесла к носу мягкий кожаный ошейник, отметив слабый запах гниения. Положила ошейник обратно в карман, вернула Вильяму полотенце и помахала на прощание.

Снаружи было холодно, и улица пуста. Было только начало восьмого, но соседи сидели дома и готовились к ночи. Через двадцать один год, наверное, было невозможно определить, умер ли Улф от старости или его усыпили из-за болезни или травмы. «Пираты», должно быть, вдоволь посмеялись над Саттоном, отпуская шуточки насчет карты сокровищ. Я догадывалась, что Майкл был бы так же очарован собачьими похоронами, проведенными с должной помпой.

Не знаю, что вызвало мои размышления, разве что желание защитить Саттона после его публичного унижения. Как это должно было понравиться его сестре, увидеть, каким дураком он выставил себя перед всеми.

Ну да ладно. Зайдя домой и закрыв за собой дверь, я проверила замки, включила дополнительный свет и закрыла жалюзи. Переоделась в домашнее, взяла одеяло и устроилась на диване почитать. Слава богу, впереди были выходные, и я собиралась все время провалять дурака, что и сделала.

Утро понедельника прошло в незначительных хлопотах. Дневное время заняло расследование по запросу финансовой компании из Аризоны, которая собиралась принять на работу сотрудника высокого уровня. Согласно его резюме, он жил и работал в Санта-Терезе с июня 1969 до февраля 1977. Ничего не говорило о том, что он что-то скрывает, но директор по кадрам попросила меня пройтись по открытой информации. Если что-то будет не в порядке, они пришлют своего человека, для углубленного расследования. Я рассчитывала, что это будет работа на полдня, но зато не утомительная. Деньги есть деньги, и я была рада угодить.

В 10.00 я пошла в здание суда и провела два часа, просматривая гражданские и уголовные дела, имущественные залоги, судебные постановления, банкротства, браки и разводы.

Не было никаких доказательств того, что этот парень когда-либо скрещивал шпаги с законом. Проблема была в том, что не было доказательств существования самого парня.

Мне дали адрес в Верхнем Истсайде. В своей анкете он заявил, что купил дом в 1970 и жил там, пока не продал его в 1977, но в записях все это время числился другой владелец.