«О» - значит омут - Страница 52

Только годы спустя Джон понял, что отец сказал это, чтобы оправдать свою собственную вину за то, что не оставил контактного телефона. На самом деле — и Джон тоже узнал об этом намного позже — Лайонел находился в гостиничном номере, развлекаясь со студенткой, которую встретил, читая лекции в Бостонском колледже.

Его брат приехал на похороны, но потом снова уехал. Остаток учебного года был странным.

Джон и его папа организовали свою жизнь, как два старых холостяка. Отец оплачивал счета и более-менее удерживал их мир от разрушения. В доме был беспорядок. Ели они или вне дома, или приносили полуфабрикаты, или заказывали еду из ресторана. Лайонел вернулся к преподаванию в местном университете. Джон, в основном, делал, что хотел. Кажется, никто не замечал, что он горюет. Он знал, что что-то черное опустилось на него, как вуаль.

Он проводил много времени в своей комнате. Как у толстого мальчика, у него не было друзей, так что он уютно чувствовал себя в изоляции. Его отметки были смешанными — хорошие по английскому и искусству и плохие по всему остальному. Два раза в неделю приходила уборщица, вот и весь контакт, который у него был с другими людьми.

Учителя бросали на него сочувствующие взгляды, но его вид была таким мрачным, что они не решались подойти ближе.

Весной Джон узнал, что отец, без всякого обсуждения, записал его на две смены в летний лагерь. Лайонел собирался читать серию лекций, что заставляло его ездить взад-вперед по стране весь июнь и июль. Через день после окончания школьных занятий Джона отправили в Мичиган. Это была так называемая спортивная программа, предназначенная для толстых мальчиков, в течение которой их взвешивали каждый день, читали лекции о питании, бранили за плохие привычки и заставляли заниматься длительными физическими упражнениями, во время которых некоторые мальчики теряли сознание.

Как ни странно, Джону это нравилось. Его одиночество, его вина, тишина в доме, даже потеря матери, все это было отложено в сторону на два месяца, и ему стало легче.

Мальчики должны были выбрать для себя вид спорта — баскетбол, футбол, хоккей, лакросс или легкую атлетику.

Джон выбрал бег на длинную дистанцию. Ему нравился спорт, где целью было индивидуальное достижение. Он любил соревноваться сам с собой. В его натуре не было ничего, что привело бы к командному виду спорта. Он не хотел носить форму, которая сделала бы его неотличимым от других пятидесяти ребят на поле. Он предпочитал быть в одиночестве. Ему нравилось заставлять себя. Ему нравился пот, и тяжелая работа легких, и боль в ногах.

К тому времени, когда он вернулся из лагеря, обещанный быстрый рост материализовался.

Джон похудел на десять килограммов и вырос на семь сантиметров. В течение девятого и десятого класса он избавился от скобок на зубах и вырос еще на десять сантиметров. Еще он похудел на пять килограммов. Бег сохранял его стройным и наполнял энергией.

Он решил заняться гольфом и в свободное время подрабатывал в клубе, подавая игрокам клюшки. Он и отец шли отдельными, но параллельными путями, и Джона это устраивало.

В августе 1964, перед тем, как Джон пошел в десятый класс, Лайонел появился в дверях комнаты, где Джон валялся на диване и смотрел телевизор. Он задрал ноги на спинку, а на его груди балансировал стакан с пепси-колой. Отец часто пропадал по вечерам, но Джон об этом не особенно задумывался.

Лайонел просунул в дверь голову и сказал:

— Эй, сын. Как дела?

— Нормально.

— Можешь сделать потише, пожалуйста?

Джон встал и подошел к телевизору. Выключил звук и вернулся на диван, его внимание все еще было сосредоточено на экране, хотя он притворялся, что слушает отца.

Лайонел сказал:

— Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомился. Это Мона Старк.

Джон поднял голову, когда отец отошел в сторону, и там стояла она. Она была выше Лайонела и окрашена так ярко, как картинки в его учебнике биологии. Черные волосы, синие глаза, темно-красные губы. Ее тело было разделено на две части — грудь сверху и расширяющиеся бедра внизу, разрезанные узенькой талией. В этот момент он бессознательно определил ее: это была оса, хищница. Перед его глазами встали строчки из учебника: «Некоторые жалящие осы живут в более сложных сообществах, чем пчелы и муравьи. Жалящие осы полагаются на гнездо, из которого совершают многие свои действия, особенно выращивание молодняка».

Джон сказал: — Приятно познакомиться.

— Приятно познакомиться, — ответила Мона, а потом обратилась к Лайонелу, дразнящим тоном.

— Нехороший мальчик. Вижу, мне придется здесь работать и работать. Не могу поверить, что ты не приучил его вставать, когда леди входит в комнату.

Джон послушно отложил в сторону стакан и поднялся на ноги, бормоча:

— Извините. Это моя вина, не его.

Он взглянул на Лайонела. Что происходит? Джон знал, что отец встречается с женщинами, но, насколько ему было известно, Лайонел ни к одной не испытывал ничего серьезного.

У него была серия коротких романов со студентками, когда он отметал любую возможность обвинения в неподобающем поведении тем, что дожидался, когда девушка закончит слушать его курс.

Позже в этот вечер, после того, как Лайонел отвез Мону домой, он вернулся в комнату Джона для неизбежного разговора по душам. Было ясно, что отец чувствовал себя неуютно. Два года они с Джоном жили как приятели, не как отец с сыном, а теперь все усложнилось.

Лайонел пустился в объяснения, каким одиноким он был, и как ему не хватало матери Джона. Джон пропустил мимо ушей почти все, что он говорил, потому что слова не звучали, как отцовские. Мона, несомненно, подготовила его, убедившись, что он затронет все необходимые темы. Джон воображал, что это Мона сидит здесь, объясняя, что никто не сможет заменить его маму, но мужчине нужна компания. Джону тоже будет лучше, сказала она, губами его отца. Мона знала, какой тяжелой была для него жизнь, и теперь у них есть счастливая возможность зажить одним домом. Мона была в разводе и имела трех очаровательных дочурок, с которыми Лайонел встречался. Мона с нетерпением ждет соединения двух семей, и он надеется, что перемены пройдут для Джона как можно легче.